Опыт волонтера Даниловцев в детском наркодиспансере: взгляд исследователя
Мне 21 год, учусь в магистратуре социологического факультета, работаю в центре социальной помощи семье и детям.
На волонтерство сподвигло желание написать диссертацию и разобраться в явлении детской наркомании
Когда пришло время выбирать тему для магистерской диссертации, я решила остановиться на изучении процессов социальной адаптации наркозависимых подростков. Я была поверхностно знакома с темой, однако моё отношение к детям с этой проблемой было немного предвзятым. Возникла необходимость посмотреть на проблему под другим углом, погрузиться в неё глубже. Самым подходящим вариантом для этого стала волонтерская деятельность в наркологическом диспансере.
Моё волонтерство проистекает не из религиозных или моральных убеждений
Для меня это было и по-прежнему остаётся, в первую очередь, чем-то вроде работы. Поэтому всегда немного смущает, когда меня называют волонтером. Волонтером движет, прежде всего, желание помочь, поддержать. В моем случае в основе деятельности лежит необходимость разобраться в самом явлении. Хотя спустя почти восемь месяцев я могу сказать, что посещения – это уже что-то более личное. Диспансер стал значительной частью моей жизни. Тема диссертации и область исследования обязывают к тому, чтобы я имела представление не только о самих наркозависимых подростках, их социально-психологических характеристиках, но и о базовых принципах влияния наркотических веществ на нервную систему и психику человека. В теории, которую может изучать человек, не имеющий медицинского, биологического или смежного образования, всё достаточно схематично. Если говорить просто, то есть группа сильных психомоторных стимуляторов (кокаин, амфетамины и т.д.), действующих по большей части на пресинаптическом уровне. В результате мы получаем снижение аппетита, бодрость, прилив сил и прочие «положительные» эффекты. Отсюда делаем вывод, что механизм зависимости довольно прост: организм не в силах самостоятельно вырабатывать норадреналин и дофамин в нужных количествах, что приводит к не очень приятным состояниям и вызывает потребность в повторном употреблении. Но дело в том, что однажды ты встречаешь тринадцатилетнюю девочку, которая пытается завязать с кокаином, и все эти схемы отходят на задний план.
Точная статистика употребления наркотических веществ является чем-то неосуществимым
Что подразумевается под наркоманией: употребление MDMA на рейве, курение каннабиноидов, когда родители на даче, или пуск героина по вене утром и вечером? Что из этого выросло или уменьшилось в энное количество раз? Если это употребление разноцветных таблеток на вечеринках, то мы говорим об одной проблеме. Если речь идет о сомнительных «травяных смесях», вроде тех же вызывающих дурацкие ухмылки «спайсов», то они представляют собой совершенно иную опасность. У опиоидов вообще изначально другая целевая аудитория. Список можно продолжать долго, но суть одна: обобщающая статистика бессмысленна.
Каннабиноиды уже не воспринимаются как наркотики
Люди приходят к наркотикам совершенно разными путями. Про проблемы в семье следует говорить в первую очередь, но сейчас, ко всему прочему, мы видим ещё и массовое снижение психологического барьера. Для многих каннабиноиды являются просто более полезной альтернативой алкоголю, что уже говорит об очевидных искажениях в восприятии реального положения дел. Амфетамин «для подъёма», в принципе, тоже уже не считается чем-то за гранью.
Можно оставить только “Первый канал” с сюжетами про зоопарки, но лучше не станет
Можно сетовать на массовую культуру, романтизирующую образ наркомана, и наркоманию в целом, но проблема глубже. Пресловутая пропаганда – лишь оправдание. А нужно пытаться разобраться в причинах проблемы, механизмах её возникновения. Детская наркомания у нас – это вообще закрытая тема, её как бы не существует. Всё вымысел, дети на такое не способны и так далее. Но два вечера в неделю я прихожу и вижу, что дети способны на куда большее. Только в это никто не верит. Зато все крепнут в убеждении, что пациенты детско-подросткового отделения наркологического диспансера – это какие-то исключения, а вот с их детьми такого, конечно же, не случится.
Необходимо развивать работу социальных служб
Мне тяжело представить универсальный метод борьбы с наркоманией. Профилактика наркомании в школах весьма условна. Разного рода мероприятия не вызывают отклика и едва ли адекватно влияют на кого бы то ни было. У соцслужб есть возможность работать в этом направлении с детьми, входящими в «группу риска», но ввиду некоторых особенностей, свойственных этой системе в России, влияния не происходит. Кроме того, должно быть развитие более плотных отношений между различными центрами социальной помощи и реабилитационными центрами. Оно крайне важно для поддержки детей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Пока что их взаимодействие на практике находится на низком уровне и не приносит заметных плодов.
Не нужно приравнивать курение марихуаны к чаепитию с тортиком
Я считаю недопустимой легализацию любых наркотических веществ. Исключение, конечно, составляет использование некоторых из них в медицинских целях, когда не существует альтернативы. Так называемых “легких” наркотиков, по-моему, вообще не существует в природе. Попав в компанию людей, употребляющих теоретически легализованные наркотические вещества, человек быстро сотрёт ту границу, которая существовала между этими своего рода мирами. Выражаясь научным языком, произойдёт относительно неосознанное включение асоциальных групп в число референтных. Курение купленной у уличного барыги травы станет таким же безобидным ритуалом, как и чаепитие с тортиком (в конце концов, кофеин также является психоактивным веществом). Однако такие компании зачастую имеют неприятную специфику, да и уличный барыга вполне может “подогнать” что-нибудь более интересное.
Зависимость от каннабиноидов любят отрицать, но она существует
Здесь мы можем снова обратиться к биологии в наиболее элементарном её проявлении (под «лёгкими» обычно подразумевают каннабиноиды, так что их я и приведу в пример). В малых дозах они оказывают «рекреационное» действие, но дозировать их сложнее, нежели алкоголь, обладающий схожим эффектом, поэтому таким обычным расслаблением ограничиться тяжело. При длительном и частом употреблении (под частым, с точки зрения биологии, подразумеваются 4-5 раз в неделю) развивается зависимость, существование которой так любят отрицать. Падает общий уровень интеллекта (известные мне исследования проводились с помощью теста IQ, поэтому речь идёт в значительной мере о способностях к логическому мышлению), происходит негативное влияние на половые функции. “Вишенкой на торте” становятся психозы, наиболее показательный из которых – гашишный, в конечном счёте ведущий к слабоумию. Естественно, не всегда всё кончается так печально, но, я считаю это своего рода плацдармом.
Приятно видеть, как некоторые пациенты диспансера меняют свою жизнь
Пациенты диспансера весьма своеобразны – в них сочетаются инфантильность и взрослость. Это выглядит немного странно. На мой взгляд, они взрослее сверстников. Я не всегда согласна с их рассуждениями, но то, как они мыслят, существенно отличается от того, что можно услышать от их ровесников. Вероятно, дело в том, что ситуации, в которых оказывались многие из пациентов, требовали взрослых решений. Вместе с тем, встречается и нежелание брать на себя ответственность, ребячество. Оно, конечно, свойственно многим в их возрасте (12-17 лет). Когда начинаешь воспринимать их как взрослых людей, сталкиваешься с диссонансом. Проще говоря, ожидаешь одного поведения, а получаешь совершенно другое. Это не раздражает, скорее, ставит в тупик.
Огорчает отношение пациентов к ситуации, в которой они оказались
Но я не была на их месте и не могу осуждать их за это. Из последних разочарований: побег (впрочем, довольно эффектный) одной из пациенток. Но всегда приятно видеть людей, которые искренне хотят вылечиться. Один из наиболее впечатляющих случаев – Даня, кардинально изменившийся за последние пару месяцев. Насколько я помню, это его вторая госпитализация, ситуация в целом довольно тяжёлая. Мне было сложно с ним работать, так как он часто срывался на других пациентов, кричал, нецензурно бранил всех вокруг и вообще с трудом контролировал агрессию. Сейчас мы видим улыбчивого и общительного юношу. В последнюю нашу встречу он очень переживал по поводу того, как сдаст экзамены, на которые его должны были повезти на следующий день.
Пациенты любят говорить об употреблении
Часто это просто провокации, желание удивить и посмотреть на реакцию (так развлекаются некоторые из пациентов, с которыми мы познакомились сравнительно недавно). Также нередки случаи, когда на самый обычный вопрос получаешь чуть ли не исповедь с подробным перечнем веществ, да ещё с парой-тройкой действительно тяжёлых для восприятия историй. В первом случае разговор обрубается на корню, во втором – я просто предпочитаю переводить всё это дело в другое русло, свести к теме, которая не относится непосредственно к употреблению. Мне искренне интересны истории пациентов, но одно из главных наших правил – исключение разговоров о наркотиках и алкоголе. Поэтому в итоге, тяжело вздохнув, я всё же выдаю заезженное «мы не можем это обсуждать», зачастую получая в ответ: «Да ладно, я никому не скажу».
Я смотрю на них как на обычных детей
Когда мы приходим в диспансер, мы видим в первую очередь не наркоманов, токсикоманов, алкоголиков и игроманов, а обычных ребят. Мы не создаём иллюзию отвлечённости, а действительно приходим с тем, что у нас есть: с настольными играми, цветной бумагой, музыкантами, усталостью после трудного дня, овсяным печеньем, викториной или ещё чем-то. Но никогда нет никакой наигранности, лицемерия, никаких мыслей о том, что эти ребята чем-то хуже других. Мы помним, что они – пациенты, но конкретно в тот или иной момент времени это не главное.
Подопечные ребята делают меня лучше
Это звучит немного странно, но во мне действительно прибавилось ответственности, альтруизма, терпения, понимания и, что довольно непривычно, принятия себя с миллионом недостатков самого различного характера. Я рассчитывала написать диссертацию и уйти, то есть, отработать примерно полтора года и всё. Скоро пронесётся половина запланированного срока, но мне совсем не хочется уходить. Слабо могу представить себе день, когда решу, что я лучше полежу в кровати, обложившись едой, чем поеду в диспансер. А ведь я очень люблю лежать и есть.
Мое окружение относится к волонтерству неоднозначно
Семья – нейтрально, хотя родные иногда проявляют интерес, спрашивают, чем занимаемся. Кажется, вполне искренне. Друзья смотрят на это по-разному, но понять волонтерскую деятельность в наркологическом диспансере, наверное, в принципе сложно. Как сказала мне одна из бывших пациенток: «Ну, это же не приютик какой-нибудь». Думаю, если бы я работала с ребятами из детских домов, относились бы иначе. А так: то я вызываю жалость (речь идёт о том, как переносить это в моральном плане), то пациенты. Отношение к пациентам вообще отдельная история: это либо жалость, либо презрение. Вообще, я не очень люблю рассказывать о своей волонтерской деятельности знакомым и приятелям и по возможности стараюсь этого не делать, хотя бывают исключения, обусловленные длительным общением.
Стремление “заклеймить” приводит к желанию “соответствовать клейму”
Из того, что волнует довольно долгое время, – это отношение к детям. Я не поклонник политики «чужих детей не бывает», но стремление заклеймить ребёнка обычно приводит к его желанию соответствовать этому клейму. Я вижу, как работает центр социальной помощи семье и детям – это огорчает и добивает. Быстрое эмоциональное выгорание сотрудников, да и попросту отсутствие ресурсов для оказания существенной помощи детям из неблагополучных семей наводит на мысль: а имеет ли вообще смысл существование таких центров. Это проблема не районного, а федерального масштаба. Хочется верить, что всё это временно, что система рано или поздно заработает эффективно. Только вот отношение общества к «не таким» детям вряд ли сможет измениться в обозримом будущем.
Ника Киреева, волонтер группы, посещающей подростков в наркологическом диспансере “Квартал”
Текст Анны Рымаренко