О чем говорят с психологом в тюрьме? Опыт волонтера Даниловцев
Екатерина Азисова ― обычная студентка одного из московских вузов, но свободное время проводит необычно. В качестве сотрудника-психолога она посещает женскую исправительную колонию и Можайскую воспитательную колонию, а до того была волонтером добровольческого движения «Даниловцы» в группе духовной переписки с заключенными и в приюте «Зюзино».
― Катя, как получилось, что ты занялась всем этим?
― У меня педагогическое образование ― я педагог дополнительного образования, сейчас учусь на клинического психолога. Также окончила курсы по оказанию кризисной психологической помощи семье и детям. Сейчас работаю психологом с детьми, которые стоят на учёте.
Я и сама была трудным подростком. Обращалась к психологам, но редко меня могли понять и помочь. Наверное, уже тогда я почувствовала, что хорошим психологом может стать лишь тот, кто сам через что-то похожее прошёл. Я поняла, что именно мне нужно, и это понимание помогло мне выкарабкаться, справиться и выжить.
― Оправдались ли твои ожидания?
― Когда я начинала обучение, то как одно из будущих мест работы рассматривала детский дом или приют. Но когда я вышла туда на практику, поняла, что у меня были несколько неверные представления. Не понравилось, не увидела себя там. Возникло чувство безнадёжности: от меня очень мало будет зависеть. Но когда приехала в колонию, поняла, что я на своём месте. Там своя атмосфера, в которой я себя замечательно чувствую. На психолога в колонии тоже большая нагрузка, вести полноценную работу ему довольно сложно, и работа эта, как правило, диагностическая. Но сейчас в России психологическая служба в колониях развивается и делаются шаги к тому, чтобы заключённым оказывалась именно психотерапевтическая помощь.
― В социальном приюте нет такого количества ограничений и нет такой глубокой рефлексии у людей. А когда человек оказывается в заключении, в кризисной ситуации, он вынужден остановиться и всерьёз задуматься о своей жизни. Если срок небольшой, может, и заключение не даст эффекта… Некоторые и поступок-то, который совершили, только в колонии и осознают. Например, многие сидят не за преступление, связанное с наркотиками, но в момент совершения они были «под кайфом» ― под спайсом или кислотой, не обязательно под тяжёлыми наркотиками… А употребляющие абсолютно некритичны к своему состоянию. Некоторых только тюрьма от употребления и останавливает.― В чём особенность колонии, почему тебе интересны находящиеся там люди?
Что касается женской колонии ― многие мои подопечные употребляли наркотики, пытались остановиться, лечились в реабилитационных центрах, меняли города и профессии, выходили замуж и разводились, но у них не получалось. Может, и бросали, но потом начинали опять. Когда слушаешь такие истории, начинаешь понимать, что тюрьма вполне вписывается в эту цепочку, потому что в тюрьме у человека больше нет возможности употреблять, и только здесь он и может начать жить по-другому. Возможно, Бог реально даёт тюрьму как спасение, иначе человек себя просто уничтожил бы.
― Но многие считают, что человек, оказавшийся в заключении, никогда не вернётся к нормальной жизни. Здесь человек делает выбор: или он выйдет и как-то реабилитирует свою жизнь, или принимает решение оставаться в криминальной субкультуре и самоутверждаться здесь, переезжая в колонии для взрослых. Заключённые нуждаются в помощи. В колонию их привела какая-то большая боль. Справятся они с нею или нет, зависит от того, будут ли они готовы к внутренней работе. Они могут отказаться от этого; они могут не желать заглядывать в себя и думать о своей жизни. Но есть и другие, те, которые к этому готовы, и ради них психологи в колониях должны быть.
― Меня удивляет отношение к заключенным в нашей стране. Тут два полюса. Одни считают, что пора отменить мораторий на смертную казнь, потому что человек, раз вступив на эту дорогу, больше никогда не исправится, и государству не стоит тратить деньги на его содержание. Второй полюс ― это некоторые правозащитники, которые, похоже, готовы открыть двери всех тюрем и выпустить всех, не разбирая статей и причин. Это тоже не вполне адекватная и объективная позиция.
Да, эти люди виноваты. Многие из них действительно совершили страшные преступления и должны понести наказание. Но они могут поменяться. Они имеют право на получение помощи, чтобы изменить свою жизнь. Можно смотреть на них, как на людей, которые ошиблись.
Часто преступники не виноваты, что оказались в местах заключения. На них, возможно, повлияли условия, в которых они родились и росли. И у них должен быть шанс исправить последствия. В этом психологи могут им помочь. Вот, к примеру, к абортам у людей отношение разное. Кто-то считает, что это норма. Но есть те, кто понимает, что аборт ― это убийство своего родного ребёнка. Мы можем бояться и считать моральным уродом человека, который когда-то совершил разбойное нападение и вырвал мобильный телефон, сторониться его, опасаться, не брать на работу, вовсе перестать с ним общаться. И при этом нормально воспринимать женщину, которая совершила пять абортов, убила пять своих родных детей. Никто её не будет сторониться, у нее будет компания друзей, карьера. Вот это несоответствие довольно странно, как мне кажется. Кто убивает больше двух человек, как правило, на пожизненном заключении, но возможно, их не так много по сравнению с количеством женщин, которые делали аборты.
― Как тебе, будучи эффектной молодой женщиной, удаётся удерживать рабочий настрой в группе с парнями-заключёнными?
― Я сразу говорю, что я ― Екатерина Евгеньевна, и никак иначе. Если меня называют по-другому, то всегда поправляю. Это устанавливает отношение как к педагогу, к психологу, а не как к девушке, с которой можно пофлиртовать. Хотя в чём-то внешность и помогает ― например, изначально привлечь внимание, заинтересовать.
Гораздо сложнее удерживать внимание в переписке (группа духовной переписки с заключёнными ― «ТД»). Когда заключённые узнавали, что им пишет девушка, они тут же старались узнать возраст, замужем-не замужем… Было множество таких попыток, намёков на одиночество. Только те, кто пожизненно осуждён, не намекали.
― Некоторые из них ― да. А другие ― ровно наоборот, имеют очень слабые коммуникативные навыки. Основная проблема, с которой я сталкиваюсь на протяжении тех лет, что езжу в колонии ― непонимание своих чувств. Когда я по окончании упражнений задаю им вопросы об их состоянии, они не могут ответить. И это тоже могло стать причиной совершения преступления и социальной дезадаптации: они не смогли в рамках закона удовлетворить свои потребности, грамотно решить конфликтные ситуации, и им пришлось нарушить закон. Человек не может решить ситуацию спора ― завязывает драку, как следствие ― убийство или нанесение вреда здоровью. Не может познакомиться с девушкой и завязать с ней нормальные отношения ― он прибегает к насилию. Ко мне приходят те, кто действительно мотивированы и подкованы, кому интересно узнавать себя и над собою работать.
― Бытует мнение, что заключённые ― очень хорошие психологи и хорошие манипуляторы. Это так?
― И какие у них запросы?
― Как справиться с эмоциональным состоянием, со стрессом. Как справиться с внутренней болью, как выжить в условиях колонии. Самый актуальный и болезненный запрос, который есть у всех ― это как подготовить себя к тому, как тебя примут твои родные после освобождения. Женщины не понимают, как себя преподнести, как подготовить себя к возможной боли. Как отнесутся к ней повзрослевшие дети, будут ли попрекать, примут ли, будут ли слушаться, дождётся ли муж, что скажет свекровь…
― Как ты видишь свой дальнейший профессиональный путь?
― Планы у меня есть, но я стараюсь не загадывать. Когда я получала первое образование, у меня тоже были некоторые надежды. Но за те годы, пока я училась, у нас в стране поменялись некоторые законы, и все мои планы рухнули. И я стараюсь так себя не настраивать, чтобы не разочаровываться потом. Конечно, мне бы хотелось работать в колонии, но не знаю, смогу я или нет. Колония находится за пределами Москвы, не знаю, будет ли у меня такая возможность. У вольнонаёмных сотрудников очень низкие зарплаты, будет ли у меня возможность аттестоваться… Но такой вариант я тоже рассматриваю. Одно из потенциальных мест работы ― центр судебной экспертизы. Возможно, придётся заниматься частной практикой, но это меня не очень привлекает.
Беседовала Юлия Гусакова, специально для Молодёжного интернет-журнала МГУ “Татьянин день“
Фото предоставлены пресс-службой движения «Даниловцы»