Мы в ПНИ – друзья, аниматоры и даже клоуны! Интервью с координатором Даниловцев в ПНИ 30

— Расскажи, как ты пришла в ПНИ? Почему выбрала именно интернат для волонтерства?
— Когда я смотрела сайт «Даниловцев», то сначала выбрала для себя группы в ДДИ и в «Квартале», потому что к трудным подросткам меня давно тянет. И я выписала себе еще и ПНИ, но его отложила на потом, так как начинать с такого места мне было бы трудно. Но на собеседовании я спросила у сотрудника движения, где я могу быть нужнее всего. И она сказала, что в ПНИ всегда дефицит волонтеров. И тут я уже решила, что это — судьба, никуда я уже не денусь, и пошла в ПНИ.
Алена тогда дала мне правильный совет: не распыляться по нескольким группам, а попробовать походить в одну, чтобы понять, как оно вообще будет. И получилось, действительно, что в итоге я надолго, на два года, осталась в ПНИ, о чем совершенно не жалею. Это принципиально новый опыт. Всегда, когда я пытаюсь выразить это в словах, у меня получается очень скучно и обыденно, но это нельзя понять, не попробовав, не окунувшись в этот мир.
— Что изменилось в твоей жизни?
— Я, наконец, получила что-то, какое-то дело, где я сразу чувствую результат своих действий. И в целом появилось стремление что-то изменить в своей жизни и работе так, чтобы тоже ощущать результат почти сразу.
Хотя слово «результат», на мой взгляд, суховато, но все проведенные там два часа проходят на улыбках, эмоциях, в постоянной активности. Выходишь оттуда заряженный позитивом, за редким исключением.
Посещения у нас проходят в воскресенье, а в понедельник — на работу, где ты встречаешься с какими-то проблемами, но вспоминаешь прошлый день и понимаешь, что вчера мы делали что-то важное и нужное в этой жизни, а это все — если не ерунда, то уж точно — не конец света. В определенный период жизни мне это очень помогало по понедельникам.
— Что вообще такое ПНИ, как внутри все устроено?
— Говорят, что конкретно с нашим учреждением нам повезло, хотя сама я не была в других ПНИ.
Во-первых, потому что здесь все отделения открыты. Это сделали тоже не сразу, но благодаря смене руководства, постепенно, как раз к нашему приходу все начало меняться. Людей возят на экскурсии, не всех, а, как мне кажется, наиболее дееспособных.
Всего в интернате проживает около 1000 человек. Четыре этажа, несколько корпусов. Большая территория, видимо, когда-то она была частью Битцевского парка. На территории гуляют вполне свободно, а некоторые наиболее сохранные иногда даже выходят за территорию.
У проживающих есть соцработники. Им покупают и привозят вещи. Конечно, сами проживающие не могут за ними ездить, но у них есть возможность что-то выбирать.
Нередко они между собой заводят отношения, недавно одна из подопечных познакомила нас со своим «женихом». Это, конечно, относится к более сохранным, и ведут они себя в отношениях как такие 17-летние, хотя им зачастую гораздо больше. Я не знаю, до чего эти отношения у них доходят, но все же они есть.
В общем, ничего ужасного внутри этого ПНИ не происходит, к тому же у нас очень хорошо налажена связь с человеком, который нас курирует в этом заведении. Мы планируем как-нибудь устроить выезд в город, сходить в магазин, чтобы каждый себе что-то купил и прочее. Но это все очень трудно, так что сейчас я не готова взять на себя такую ответственность. Правда, недавно мы выезжали на мероприятие фонда «Я есть» в Красногорский р-н («Удивительный лес») с особенными детьми и создателями фонда Егором Бероевым и Ксенией Алферовой сажать елки.
— А что там за люди живут?
— Внешне они достаточно взрослые и совершенно не опасные. Во всяком случае, за два года я не видела ничего даже близкого к этому, хоть и говорят, что таких людей может «переклинить». Но даже если у человека случится обострение, то его отправят в психиатрическую больницу, и он точно не будет находиться в интернате.
Интеллект у них сравним с ребенком десяти лет, если средне по группе. Но при этом они часто говорят, что «поставили за нас свечку» и вообще переживают за нас. Так что в целом это очень добрые люди, хоть, бывает, и за словом в карман не лезут, но, как правило, только между собой. Я бы даже сказала, что к нам они очень бережно относятся, могут даже друг друга ругать за какое-то неподобающее поведение. Это все, конечно, из-за того, что они очень боятся нас потерять.
Недавно во время праздников я пропустила несколько посещений, и так вышло, что до этого одна из подопечных тоже не присутствовала какое-то время. И когда мы, наконец, увиделись, она совсем как ребенок сказала: «Я соскучилась, не знала, переживала, придешь ты или нет!».
— Как трогательно!
— Да, и в такие моменты порой задумываешься о том, что будет, когда перестанешь туда ходить, но я стараюсь такие мысли отгонять. Ведь даже если я перестану ходить, то будут ходить другие люди, поэтому все будет нормально. У нас есть постоянность, сложился основной волонтерский «костяк», и наши подопечные знают, что кто-то точно придет и, как правило, это одни и те же люди.
— Как проживающие ведут себя на встречах?
— В целом мы стараемся как-то корректировать их поведение в плане того, что, если кто-то ворчит, мы ему это говорим. Не даем кого-то «задвигать в угол» и прочее.
Особенно ярко это видно по Свете. Даже во время изготовления поделок она могла уверять, что у нее ничего не получится, и даже закричать и убежать на нервах. Сейчас она уже спокойно все делает и вообще особо не хулиганит, хотя раньше часто могла и матернуться, и сделать что-то, чтобы позлить других.
Изредка появляются те, кто рассчитывает на подарки, спрашивает об этом. Но у нас такого нет, и мы, если что-то и дарим, то только общее.
— Какая у проживающих там главная потребность? Зачем им волонтеры, если есть персонал?
— С одной стороны, персонал там нормальный. Я знаю, что к ним пришел очень хороший библиотекарь. Она им показывает фильмы, учит грамоте — читать, писать. Это очень важно, потому что, например, у нас в группе только несколько человек может написать свое имя. Нередко у них бывают репетиции праздников, проходят спортивные соревнования.
Еще очень там есть хороший психолог. Она вышла из декрета, увидела, как мы занимаемся, ей очень понравилось, и мы быстро нашли общий язык.
Но в целом, мне кажется, что общение с персоналом у проживающих довольно формально и проходит по правилам. «Встали, пошли на полдник, встали, пошли еще куда-то». Есть какой-то досуг, но это тоже не для всех. Кто-то менее сохранен и не может чисто физически участвовать в организованном досуге, а кто-то просто не хочет. Так что, в основном, живущим там людям просто скучно. Мы же приходим как гости, аниматоры и даже клоуны в хорошем смысле этого слова.
Ко многим же никто не приходит из родни и друзей, а если и приезжают, то редко. Мы же ходим лично к ним и, что немаловажно, — регулярно. Иногда они с нами чем-то делятся, как правило, когда что-то случилось. Особенно во время прогулок, когда мы просто идем и разговариваем. Один из подопечных недавно рассказал, что у него мама умерла. Две девушки из одного ДДИ рассказывали о том, как у них персонал лютовал около 12 лет назад. Их там и били, и обливали холодной водой, и все в таком духе. Это были Света, которая очень жестко отстаивает свои позиции, и Оля, она очень плохо реагирует на изменение и может в любой момент сорваться: заплакать, закричать, убежать.
Еще для них очень важно творчество: как процесс и самореализация. Всегда на ура идут раскраски, очень часто просят с собой фломастеры, карандаши. Хорошо очень у нас удаются совместные поделки: в начале сезона делали коллаж из наших фото за прошлый период, делали цветок из ладошек (пальчиковыми красками), волонтер Лена отлично провела занятие по декупажу: украсили коробку для фломастеров и карандашницы, а потом сами удивлялись: «Так вот что это мы украшали!».
— В чем ответственность волонтера по отношению к этим людям?
— Волонтер должен быть зрелым и понимать, что его волонтерство — это история, которая когда-нибудь завершится. Нельзя, например, себя заставлять и вынуждать поехать, если сам устал и измотан.
Очень важно соблюдать границы, не давать номера телефона и так далее. Важна способность предвидеть, во что выльются твои слова и действия.
А еще нельзя загонять подопечных в рамки. Вообще, мы и сами очень часто загоняем себя в рамки и не можем взглянуть на что-либо шире. Поэтому в каком-то смысле нам и самим полезно поделать каких-нибудь «розовых слонов». Поэтому на занятиях, когда они нас спрашивают: «А каким цветом раскрасить? А можно так сделать?» и прочее, мы всегда говорим: главное, чтобы вам самим нравилось, и тут нет чего-то правильного или неправильного.
— Когда ты перешла от волонтерства к координаторству, почувствовала разницу?
— Разница была. В основном, отличие было в том, что я уже не могла не ехать, кроме как по действительно уважительной причине. Будучи волонтером, я могла пропустить занятие, а сейчас нет. Но благодаря тому, что мы встречаемся все вместе раз в месяц-два и планируем предстоящие занятия, теперь я могу иногда пропускать посещения, если есть личные дела. Опять же это все только благодаря «опорным» волонтерам. И если бы не они, я не могла бы позволить себе такой роскоши.
— Как в группу вливаются новички-волонтеры?
— Я стараюсь не затягивать первую встречу и устроить ее как можно раньше. Хотя иногда бывает так, что мы встречаемся только перед самим занятием. Обычно я спрашиваю: «Что вас привело в волонтерство? Был ли уже опыт? Почему ПНИ? Чем занимаетесь вообще?». Ну и просто смотрю, как отвечают, что рассказывают, как при этом себя ведут. Даже куда смотрят! В последнее время мне повезло, были те, кто сами рассказывали какие-то личные истории. Некоторые переживают, что по возрасту не подходят, боятся, что все волонтеры — совсем прям студенческая молодежь.
Если меня все устраивает, то я даю общую вводную информацию, и мы идем на занятие, я включаю этого человека в общие чаты и прочее. На самом первом посещении я представляю новенького подопечным. Тут уже у меня может включиться «гиперопека», но вообще я стараюсь просто в целом следить за тем, чтобы человеку было комфортно пребывать в ПНИ.
Эльмира Шульга — координатор группы Добровольческого движения «Даниловцы» в Психоневрологическом интернате № 30.
Беседовала Анастасия Кузина — журналист, пресс-секретарь ДД «Даниловцы».