Волонтеры в детской психиатрической больнице

Марина Модестова
психолог, экс-координатор волонтерской группы Добровольческого движения Даниловцы
в детской психиатрической больнице

Про волонтеров

Волонтер – это человек с потребностью что-то отдавать и чем-то делиться. Через меня как координатора «прошло» много самых разных людей. И несмотря на то, что не всегда была возможность узнать историю человека, всегда было видно, что потребность делиться у него есть. Нередко это были люди или потерявшие кого-то, или “потерявшиеся” сами. Но это все были люди с ожиданиями и желаниями.

Одна девушка из волонтеров новичковза некоторое время до прихода в нашу группу, как мне кажется,  потеряла ребенка. Она была очень включенной, осознанной, мало что могло ей помешать прийти к нам. И вот через какое-то время она забеременела, недавно родила дочку. Мы до сих пор поддерживаем с ней отношения, и она как-то написала мне, что благодарна судьбе за то, что однажды пришла к нам в группу. А я очень благодарна ей за ее устойчивость, невозмутимость, взрослость, интерес и ответственность. Для меня она стала, в каком-то смысле, символом зрелости нашей группы.

Бывает, в группу приходят студенты, специальность которых тесно связана с деятельностью нашей группы. Для них волонтерство – это встреча с практикой. Им нужна какая-то опора в этом деле, помощь и поддержка, когда они растеряны. Мне это было хорошо видно. Именно волонтерский опыт помогал им осознать себя в выбранном деле: с одной стороны, как они на практике воспримут то, что им дают сугубо в теории. С другой, как оставаться в живом контакте с ребёнком, оставаться обычным человеком, не прячась за профессиональной маской.

Часто в волонтеры приходят одинокие люди, у кого просто никого нет. Это женщины, у которых нет семьи, детей, но есть работа, свободное время, и есть вопрос, что с этим временем делать. Но мне кажется, почему-то, такие надолго не задерживаются. Могу только догадываться, почему… Когда ты становишься волонтером, многое начинаешь чувствовать острее, не только касающееся кого-то, а именно про самого себя, в частности, про своё одиночество. И приходят ответы на давнишние вопросы, и новые вопросы возникают «Кто я? Зачем?». И это может быть больно. Оживать, размораживаться обычно больно, даже невыносимо, и проще вернуться в привычное, туда, где как будто все понятно, где нет вопросов.

Мы всегда с волонтерами много разговаривали после посещения больницы. Хвалили друг друга, разбирали ошибки, обсуждали, какие моменты были сложными, что понравилось, какие чувства были, образы, важно было назвать все своими именами, внести ясность. В особенности разговаривать надо было с новичками, у которых первые посещения почти всегда вызывают больше всего чувств. Мы старались проводить такую психологическую работу, чтобы помочь им справиться с волнением и тревогой, иногда гневом (естественная реакция на некоторые правила больницы или чью-то историю).

Когда прикасаешься к «психике без защиты», пробуждаются глубинные бессознательные процессы. В таком «поле» здоровая психика подвергается испытаниям. Это рождает большую тревогу и чувство страха. И важно было говорить об этом с нашими волонтерами: «Возможно, тебе было страшно, ты переживала ужас, когда наблюдала что-то в отделении». Обычно, это было попадание в точку, и человек выдыхал, начинал нормально дышать, возвращался в свое нормальное состояние. С опытом приходит устойчивость и способность выдерживать, а не резонировать эмоции наших подопечных. При этом человек остается включённым в происходящее, он в контакте с окружающими и с собой.

Если же задуматься над тем, кто задерживался дольше всего, то какой-то связи с изначальными целями и причинами я не вижу. Самое важное для волонтера – это уметь получать удовольствие от того, что он делает. Человек способный не только отдавать, но и получать что-то от этого процесса, как правило, остается волонтерить надолго.

Про подопечных

Во всех больницах отношение к пациентам, скорее, объектное. Тебя лечат, а все остальное, жизнь пациента, остается снаружи, за решетками. Больница для детей – это стены, ограничения, правила, на которые мы, волонтёры, не можем повлиять. Нам помогало то, что мы задавали себе вопрос: что мы можем делать, находясь в тех же рамках и ограничениях. И в ответ включался творческий процесс.

Например, если нельзя использовать ножницы, значит, будем бумагу рвать руками. Если я почему-то не могу сегодня провести мастер-класс и не знаю, чем могу быть полезна, то я могу посидеть и поговорить с девочкой, которая не хочет сегодня участвовать ни в каких активностях, а хочет просто, чтобы ее послушали.

Оказалось, что для детей ценно все, что ты делаешь. Очень важен человеческий контакт. И когда этот контакт есть, ты разговариваешь с детьми, ты слушаешь и слышишь, то для них пропадают все эти ограничения и решетки на окнах. Они получают такой кусочек жизни, где есть и значимы, и кому-то интересны их желания, мечты и переживания. В самой-то больнице этого почти нет, ты – пациент, остальное на втором плане.

Еще очень интересно то, что каждый из волонтеров по-своему возвращался в подростковое состояние. Они вспоминали свой опыт. Многие подростки сталкиваются с мыслями о самоубийстве, страхом будущего, конфликтами с окружающими. Несмотря ни на что, дети в больнице остаются детьми и подростками, у них такие же проблемы, как и у их ровесников. Их отличие в том, что они не смогли со своими проблемами справиться.

И волонтеры — это, как правило, те, кто уже с этим уже встретился и пережил всё, переборол. Именно в этот момент происходит встреча волонтера с самим собой, а ребенок-подопечный понимает, что он такой не один, и через эти проблемы возможно пройти. И для лежащих там детей ты становишься такой «мамой», «старшей сестрой». Кем-то близким, теплым, тем, кто тебя не бранит.

Поэтому у лежащих в больнице детей формируется привязанность к волонтерам. И очень важно, чтобы эта привязанность была спокойной и устойчивой. Люди, которые к ним приходят, должны быть узнаваемыми и предсказуемыми. Дети нас всегда ждали, вспоминали и даже требовали, чтобы мы приехали. Это все несмотря на то, что срок пребывания детей в таких учреждениях – только месяц (хотя зачастую они возвращаются).

Мы не должны быть для детей какими-то проходящими мимо людьми, которое «что-то делают». Я для лежащих там детей была, думаю, своего рода “мамой”, так как подходила по возрасту. Но мне кажется, что волонтер должен быть для них чем-то более нейтральным. Не мамой, а скорее другом.

О координаторстве

В целом, мой год координаторства стал для меня большой “растяжкой” в профессиональном плане. Я размышляла и понимала, насколько я могу быть полезной, сталкивалась с тем, что у меня нет ответов на многие вопросы. Я искала поддержки у команды. Я научилась тревожиться и бояться, но все равно идти и делать. Именно благодаря тому, что весь процесс был завязан на мне, я смогла себя преодолеть.

Также у нас сформировалась крепкая и устойчивая команда, благодаря чему я даже смогла позволить себе отпуск. Группа стала вполне себе самостоятельным, живым организмом, который уже не надо “собирать” по частям

За год руководства волонтерской группой у меня было несколько случаев, когда нужно было отказать человеку, с конкретно его мотивацией и историей. Помню, была женщина с биполярным расстройством на стадии ремиссии. Такие люди могут волонтерить, но им это лучше делать в учреждениях, не связанных с психическими заболеваниями, поскольку происходит чрезмерно сильное сопоставление себя с подопечными.

Вторым человеком, которому надо было отказать, стала сотрудница этой же больницы. Очень хорошая сотрудница. Проблема проявилась в том, что она вызывала у детей ассоциации с «внутренней кухней» больницы. Дети видели в ней персонал, чего-то от нее ждали, надеялись, что она что-то сделает. Наша же волонтерская работа – она параллельна больничному процессу, и мы не являемся частью больницы. Мы направлены на нормализацию лежащих там детей. А присутствие сотрудницы как бы подливало масло в огонь. Она не была частью команды, вела себя иначе по отношению к детям, нежели мы. Именно после этих случаев я научилась выставлять границы и говорить некоторым волонтерам “нет”.

А в отношении персонала я постаралась свести общение к минимуму. Я социофоб, а потому выбрала тактику, благодаря которой мне почти не приходилось общаться с администрацией. В Добровольческом движении “Даниловцы” есть сотрудники, готовые работать с персоналом, и потому несмотря на администрацию, карантины и прочее мы  как волонтерская группа продолжаем “течь”.

Еще у меня появился опыт создания и формирования команды. Постепенно стало понятно, что волонтеров уже не надо организовывать и куда-то тащить, они сами уже что-то могут, хотят и понимают. Даже само осознание этого в чем-то медленного, мучительного процесса сильно повлияло на меня и дало колоссальный и уникальный опыт.

Текст подготовил к публикации Арсений Белановский