Если они попали в Бурденко, значит, это серьезно… Интервью с координатором Даниловцев в НИИ нейрохирургии
— Зачем в детской больнице нужны досуговые волонтеры?
— Дети в больнице находятся наедине со своими мыслями. Плюс они видят своих родителей, которые иногда так переживают, что на них просто лица нет. И получается, дети переживают и за себя, и за родителей. А мы отвлекаем их своим позитивом, рассказами, занятиями, рисунками и лепкой.
Один случай был такой: мама привезла сына на коляске, и он, как обычно, играл с нами в настольный футбол. И там было так неудобно, и ему все время хотелось встать, но ноги у него не ходили. А за это посещение он встал и ушел на своих ногах. И мама его окликнула:
«Смотри, ты стоишь на своих ногах!»…И вот когда такие случаи происходят, мы действительно понимаем, зачем мы там, как мы помогаем. Что это не просто так, не бесполезно, не какая-то прихоть, а действительно мы приносим колоссальную пользу.
— Как долго дети находятся в вашей больнице?
— Они приезжают на операцию, и все зависит от того, как она пройдет. Некоторые лежат неделю — это такое классическое время пребывания. За неделю им делают операцию, и они уезжают домой. Некоторые могут и три месяца находиться. Но, как правило, это неделя-две. Поэтому каждое посещение — это, как правило, новые дети.
— А как легко можно наладить контакт с новой группой?
— Очень легко! Вот мы приходим, зовем их, они приходят, и дальше мы задаем такие стандартные вопросы:
«Привет, откуда ты, как тебя зовут, есть ли у тебя кошечки-собачки, что ты любишь делать, в каком классе, чем занимаешься?». Мы их расспрашиваем, а дети очень любят, когда интересуются ими лично, когда они могут рассказать про себя, показать фотографии, как они живут. Мы относимся к ним как к личностям, а не так — просто прийти, сказать «Давайте полепим!» и не спросить, как зовут. Мы временно входим в их жизнь, интересуемся ими.
— Но интерес в рамках до болезни?
— Да, это закрытая тема. Мы никогда не спрашиваем, что и как. Иногда родители хотят поделиться, просто поговорить, мы можем их выслушать, но вопросы не задаем. Мы стараемся эту тему обходить, потому что заболевания там не самые легкие и простые. Если они попали в Бурденко, значит, это серьезно…
— А родители чем занимаются, пока вы лепите?
— Они рядом и могут также лепить и рисовать, надувать шарики. Иногда просто сидят и отдыхают, потому что дети или активные, или ночами не спят. То есть родители тоже ночами не спят и прям в очень уставшем состоянии. Они сидят и медитируют, пока мы занимаемся с детьми.
— Какие у вас отношения с персоналом?
— Очень хорошие! Нас в больнице ждут и благодарят. Там все очень хорошие: и нянечки, и медсестры, и врачи, — все к нам очень хорошо относятся. Уборщицы и охранники нас тоже знают, поэтому каких-то проблем у нас не возникает. Наоборот, поддержка сильная от них.
— Как проходит посещение?
— Так как дети у нас в возрасте от 0 до 18 и у них разные возможности передвижения, — дети после операции могут терять зрение, слух, ноги, руки, — мы не можем подготовить одну какую-то тему на всех. Кто-то рисует, кто-то лепит, и в этом процессе мы сидим все вместе, разговариваем, общаемся, загадываем загадки. Больше идет индивидуальная работа с детьми.
Очень часто мы накрываем большими листами ватмана стол, и каждый ребенок себе на этом рабочем месте делает замок. У нас остается много черного пластилина, мы его режем кирпичиками и строим. Родители ребенку помогают, если он плохо может совладать с фломастерами или пластилином. Каждый своего персонажа лепит, строит ему домик, потом мы рисуем дорожки — друг к другу в гости ходить. Потом начинают появляться озера, корабли, деревья, города, потом можем играть в войнушки или, наоборот, какие-то праздники там устраивать. У нас всё больше коллективное, каких-то мастер-классов мы не делаем.
Мы приходим и сразу по обстановке понимаем, какие дети сегодня пришли. Может, с кем-то в настольные игры поиграем, с кем-то шарики надуем или побегаем в догонялки.
— Что дети рисуют? Что лепят?
— Они лепят по книжкам. Мы делаем, допустим, общую «полянку» и придумываем тему: давайте лепить сегодня сафари! Или очень распространено у нас огороды сооружать: лепить капусту, морковку, зайчиков. Дети любят фермой заниматься, это как компьютерная игра, но из пластилина. И в основном у нас лепка, потому что детям трудно передвигаться, им нужно сесть, и лепить им гораздо интереснее, чем рисовать. Они могут нарисовать одну-две картинки, но им скучно становится.
— Сколько же у вас уходит пластилина?
— Много уходит. Всего, что я заказываю, не хватает, и еще покупаем.
— Понятно, что когда идешь в серьезную больницу, то бессознательно готов к бинтам, капельницам. И как это — увидеть на самом деле?
— Да, ты ожидаешь, что увидишь бинты, но когда ты действительно видишь ребенка с такими шрамами, оказывается, что ты не готов… Я помню одну девочку, я вообще не понимала, как такое может быть с маленьким ребенком… Первые три посещения я выходила, и мне очень хотелось плакать. Но почему-то я не плакала.
Сейчас, через три года, я к ним отношусь как к обычным детям. Как бы они ни выглядели, меня уже это в шок не повергает. И волонтеры, когда сейчас приходят, говорят, что «мы готовились к худшему». Они все достойно воспринимают: и бинты, и какую-то неподвижность ребенка, и мешочки всякие с жидкостью.
— Может, у вас какие-то особенные волонтеры?
— Они разные. Много студенток, которые очень увлеченно занимаются волонтерством. Но и постарше есть женщины.
— Я знаю, что среди ваших волонтеров есть люди взрослые, состоявшиеся и состоятельные. Они отличаются от студенток?
— Есть, и они отличаются, прежде всего, своим отношением к детям, они относятся к ним как ко взрослым людям. А дети это ценят, они не очень любят, когда с ними сюсюкают. Студентки часто ведут себя, как такие же дети.
— Ровесницы.
— Да, и большую ставку я делаю на осознанных, взрослых людей. Потому что студентки могут походить, а потом они пропадают, потому что наигрались. А люди, которые уже понимают в жизни больше, ходят постоянно. Есть люди, это человек пять, которых я бы характеризовала как опытных волонтеров, на которых я могу положиться. Они будут ходить и без меня. И все они старше 30–35 лет.
— У вас такой долгий срок координаторства — почти три года. Вы, когда возглавили группу, понимали, что это будет и чем вы будете заниматься?
— Когда я пришла в мае, координатором группы был Кирилл Кочкин. Я походила месяц, и вдруг он сообщает: «Мы закрываемся на каникулы на два месяца». Я говорю: «Кирилл, ну как так, я только пришла и все?..». Он мне ответил: «Люба, если ты хочешь, веди чат, приглашай ребят и ходи». Я согласилась, и для меня это было несложно. Так прошло все лето, часто я была одна, но я ходила в больницу два раза в неделю, как на работу. И потом Кирилл сделал меня помощницей, может быть, полгода я ею была, и потом стала координатором. И для меня это было легко: как-то плавно, постепенно, не сразу на меня все обрушилось.
— А легко ли планировать свою неделю, учитывая, что два вечера строго надо быть в больнице? Да еще вечером, когда пробки…
— Мне это легко, потому что НИИ им. Бурденко находится на «Маяковской», я живу рядом и работаю в центре. У меня все спланировано, и мне очень быстро дойти-добежать. Единственное, что у меня график «2 через 2» по работе, и я хожу точно один раз в неделю — или понедельник, или среду. Ребята это знают, и у нас есть такие волонтеры, благодаря которым, несмотря на то, хожу я или нет, группа функционирует. Все на связи. У меня в чате около 60 человек, но ходит где-то 10–15.
— Это много.
— Это много. Раньше-то было и два, и один. Сейчас ходит все больше и больше. И мне спокойно, когда нас много. Такая создается атмосфера семьи с детьми, с родителями. Родители радуются, когда много людей, более шумно получается, более весело.
Сама группа очень дружная, мы ходим после занятий в кафе, куда-то ездим. Это само собой так получилось, что людям интересно друг с другом общаться.
— И о чем вы говорите в кафе? Вот, допустим, новые волонтеры приходят, они как-то проговаривают то, что увидели?
— Да, но они, в основном, говорят, что ожидания были хуже реальности, что все очень понравилось. Не все конечно: те, что помоложе, бывает, и отваливаются. Они приходят какую-то миссию совершать глобальную.
— Держать страдающего ребёнка за руку, а не играть с ним.
— Да, а потом они понимают, что дети — это дети, что они веселые. Что когда мы им плетем «волшебные браслетики», которые будут исполнять желания, девочка говорит: «Хочу пони радужного». То есть ребенок, даже будучи больным, не зацикливается на том, что «я хочу выздороветь и быть здоровым». Ему нужен пони.
А некоторые волонтеры думают, что они спасут жизнь человека. И когда они этого не находят, то больше не приходят. Одна такая девочка-волонтер у меня была, она честно призналась в нечто подобном, и я ей благодарна за эту ценную обратную связь. А некоторые уходят в паллиатив. У меня был опытный волонтер, и она сказала: «Я там нужнее, чем здесь».
— Каких волонтеров вы бы у себя ждали?
— Открытых, которые любят общаться, откровенных. Неважно, мужчин или женщин. Но вот недавно к нам стали приходить ребята из одной школы для бизнесменов. Я их спрашиваю: «Откуда вы, как узнали?». Они говорят: «Мы проходим обучающую программу, и у нас есть пункт про социальную деятельность, и, вот, мы нашли «Даниловцев». Одна из них потом в общий чат волонтеров пыталась сбрасывать рекламу своих бизнес-тренингов. Бывают такие залетные люди, которые хотят получить выгоду какую-то от сообщества, привлечь больше клиентов к своим делам. Вот таких я бы не хотела видеть.
— Надо же, получается, координатор должен здорово уметь разбираться в людях и общаться с очень-очень разными людьми.
— Я работаю в сфере услуг, с клиентами. Я это умею, и мне не доставляет какого-то дискомфорта постоянно знакомиться с новыми людьми и узнавать их. Наоборот, мне комфортно и интересно смотреть, как приходят новые люди, как они взаимодействуют, как потом начинают дружить друг с другом.
Любовь Моисеева — координатор группы Добровольческого движения «Даниловцы» в НИИ нейрохирургии им. Бурденко.
Беседовала Анастасия Кузина — журналист, пресс-секретарь ДД «Даниловцы».