Просто знаешь, что у тебя в больнице друг. Интервью с координатором Даниловцев в детском онкоцентре

Павел Альшевский пришёл в Российскую детскую клиническую больницу из любопытства: хотелось узнать, чем занимаются подконтрольные ему волонтеры. Пришел, посмотрел и остался. Многие говорили: «Паша, ты не потянешь», — но пришлось потянуть. Уже четыре года он координирует волонтерскую группу в Федеральном научно-клиническом центре детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачёва.

— Паша, каково тебе сталкиваться с маленькими существами, которые могут в любой момент покинуть наш мир?

— Недавно как раз обсуждали эти вопросы с опытным волонтером нашей группы Сашей Соломатиной, которая собирается вскоре сменить меня на координаторском поприще. Лично для меня (и Саша со мной согласилась) нет ощущения, что мы приходим к тяжелобольным детям. Понятно, что на них медицинские маски, мы часто видим, что они истощённые, худющие, лысые. Но когда начинаешь с ними общаться и играть… Ты видишь лицо, на котором редко появляется улыбка, но глаза улыбаются. Когда мы фотографируемся, они приспускают маску, чтобы хорошо получиться на фото, и в этот момент ты реально с ними знакомишься.

Мы могли месяцами встречаться и не видеть детского лица, а потом из-за маски вдруг появляется другой человек. Мне кажется, что нужно относиться к ним как к обычным детям. Хотя у меня были крайне чувствительные девушки-волонтеры, которые приходили и говорили: «Ну вот, они же умирают. Как же так?». Я не всегда мог им объяснить и честно говорил, что у меня нет ответов. Я часто сопереживаю детям по каким-то локальным поводам: «Вот, мне больнючий укол вмазали» или «Я уже тут год лежу, и мне плохо», «Меня отправляют на пересадку». В этот момент я, конечно, поддерживаю ребенка, а об остальном стараюсь не думать. Может, я зачерствевший человек — не знаю.

— Тебя тянет туда приходить?

— Да. Очень тянет.

— А понимаешь, почему?

— Видишь отдачу. Наверное, это большой мотивационный момент. Волонтеры приходят в движение по разным причинам: кто-то хочет доброе дело сделать, кто-то в детстве болел и помнит, как это грустно. У кого-то близкие родственники умерли от рака. Я знаю даже волонтеров, которые сами приходили с онкологией. У нас была совсем молодая девушка (20-25 лет), которая ходила в НИИ Бурденко. У неё самой был рак, она уже умерла.

Проходит какое-то время, и все мотивы забываются. Остается только один: у тебя в больнице — друг. Волонтеры и дети становятся настоящими друзьями, и потом они общаются вне стен больницы. Вот небольшой пример: фонд «Подари жизнь» проводит конкурс среди детей, которые исцелились. Он называется «Игры победителей». И вот наши волонтеры ездили поддержать Сашу Лобанова — это наш подопечный ребенок, который давно выписался. Он написал «ВКонтакте», попросил его поддержать. И наши девочки за него болели.

— Много у тебя таких друзей, с которыми ты общаешься?

— Очень много. Большинство пациентов не из Москвы, они из разных городов. И когда они уезжают, мы часто продолжаем общаться — в соцсетях, например. А когда они пишут, что будут проездом в Москве, стараемся встретиться.

За ними интересно наблюдать. Например, Маша Пряхина долго лежала в больнице. Никогда не пропускала наших занятий. Она была совершенно больным ребенком, её долго лечили и выписали, мы не виделись несколько месяцев и только переписывались «ВКонтакте». Потом, когда она приехала на повторное обследование, нас изумило, насколько она переменилась внешне. У них иногда щечки надуваются от лекарств, происходят гормональные сдвиги. И часто после реабилитации такое ощущение, что с двумя разными людьми общался. Меняется лицо, фигура. И её мама — она тоже изменилась: я таких счастливых глаз ни у кого не видел. Это потрясающий момент!

Моя жена Настя до сих пор переписывается с Машей. Мы с супругой начинали вместе. Несколько лет ходили в Российскую детскую клиническую больницу, а когда я стал координатором, — в больницу имени Дмитрия Рогачева. Настя занималась плетением бисера. Когда мы ждали первого ребенка, она почти до последнего срока посещала детей, ходила с круглым животом, веселила пациентов. Потом отпросилась у меня как волонтер у координатора в декретный отпуск. Я, конечно, отпустил, но не без сожаления.

— Ты чувствуешь, что волонтеры помогают?

— Там не только чувствуешь, а дети в открытую говорят: «Мы вас очень ждали. А когда вы придёте? А почему так редко приходите?». Говорят, что им грустно. Дети приходят совершенно никакие, как в воду опущенные. А уходят совершенно с другими лицами. И ты видишь, как человек меняется на глазах.

Приходит, например, ребенок с ослабленным зрением или вообще слепой. А мы говорим родителям: давайте будем заниматься! Родители говорят: а у него ничего не получится. Но мы их переубеждаем, и получается, что ребенок делает очень даже многое. Мы в основном с такими лепим. С одним ребенком мы вырезали из бумаги: он чикал ножницами, а мы вертели картинку. Потом дали ему потрогать: ты чувствуешь, что ты вырезал бабочку? Он восторженно отвечал: «Да, чувствую!». И родители удивлялись.

Результат всегда налицо. Пришел слепой грустный ребенок, а ушел с бабочкой в руках и очень довольный, что он смог что-то сделать. Разве этого мало? Ведь ребенок начинает верить в себя, понимать, что не все потеряно. Бывает, что зрение возвращается — нейрохирурги помогают. А когда в игровой приходит понимание «не все потеряно», это очень важно.

Уже никто не помнит, почему он пришел. Волонтеры ходят к своим друзьям, и я не знаю, что именно меня тянет. Между тобой и детьми протянута какая-то ниточка. Один из наших координаторов, Дима Иванин, шутит: «Ну что, сходил посмотреть в больницу?», — намекая на то, что прошло шесть лет, а я все еще волонтерю.

— У тебя были сложности с так называемым выгоранием?

— Когда я собирался становиться координатором, Юра, руководитель нашего движения, испугался, спросил: «Паша, как так? Куда ты? У тебя же и так много обязанностей». А я сказал: «Не переживай». Мне было не в тягость, несмотря на то, что это было два раза в неделю. Ходили в среду вечером, а в воскресенье, считай, пропадал выходной. Но не было при этом ощущения, что я себя ущемлял. Часто было наоборот: едешь в больницу никакой, а обратно как на крыльях летишь.

Год назад у нас в семье появился второй ребёнок, и теперь нужно больше уделять внимание семье, помогать жене. Как-то я понял, что хорошо я уже не могу делать, а плохо не люблю. Детей в больнице подводить нельзя, я себя стал неуютно чувствовать. Мы почти целый сезон искали нового координатора. Очень приятно, что ребята-волонтеры из главного костяка группы (Оля Романова, Лена Мулюкова, Оля Никитина) поддержали и сильно помогли мне на переходном этапе.

И координаторы, и волонтеры когда-то уходят, это понятно. Наши девушки-волонтёры выходят замуж. Я часто думал: всё, больше не увижу их в больнице. Но в воскресенье они оставляют своих «благоверных» и едут в больницу. Кто-то из семейных оставляет и детей. Много ребят-добровольцев из медицинских вузов. Я вижу по ним, как трудно учиться на врача, они зубрят до поздней ночи, очень устают, но после занятий или в выходной едут в больницу.

Волонтерство — всегда в ущерб чему-то, иногда даже здоровью. Я как координатор всегда это понимал и не обижался на волонтеров, которые по каким-то обстоятельствам переставали ходить.

— Чем ты любишь заниматься помимо работы?

— Мои хобби связаны сейчас с хобби моих детей: игрушки, книжки, прогулки на свежем воздухе. Но я стараюсь вести активный образ жизни. Играю в футбол. Есть группа ребят, с которыми мы любительски отдыхаем — уже больше десяти лет несколько раз в неделю собираемся. Летом я катаюсь на велосипеде, иногда даже на работу езжу. Зимой — на лыжах, коньках. Последнее время стал единоборствами заниматься, сейчас хожу на рукопашный бой. Сын подрастёт — будем вместе ходить. Думаю, мужчина должен быть сильным и добрым.

Раньше мы старались с женой выбраться куда-нибудь далеко. Любили ездить по миру, посмотреть шедевры в музеях или просто на море отдохнуть. Сейчас дети маленькие, поэтому пока не получается. Очень жалко, что на книги совсем не остается времени.

— Ты помнишь, какие книги читал, когда начал в храм ходить?

— Сначала читал книги, связанные с вероучением, богослужением, чтобы понимать, что происходит в храме. Я долгое время алтарничал на службах и даже немного поучился в семинарии. Хотел в монастырь пойти, но понял, что буду плохим монахом, передумал, женился. Один уважаемый московский духовник-монах на мои колебания сказал: «Лучше, Паша, когда сначала женятся, а потом идут в монастырь, чем наоборот». И я с ним полностью согласен. Может, жена отпустит на склоне лет…

Подготовила Анна Рымаренко, пресс-секретарь Добровольческого движения «Даниловцы», специально для «Татьянина дня».